С установлением советской власти государственно-церковные отношения приняли открыто конфронтационный характер в силу как идеологического антагонизма, так и обладания Церковью недвижимым и движимым имуществом, которым новая власть имела намерение воспользоваться.

Изъятие государством церковной собственности – секуляризация –традиционна для России. Государство давало Церкви и монастырям широкие земельные права и жалования, усиливало Церковь в период централизации, которой Русская Православная Церковь активно содействовала. В централизованном государстве дальнейшее экономическое усиление Церкви противоречило как интересам монархии, так и экономическим интересам усиливающегося дворянства.

Российские государи обосновано исходили из того, что правовой предпосылкой секуляризации был особый порядок приобретения Церковью и монастырями своего имущества, основой которого до середины XVI в. было государственное (великокняжеское, царское, княжеское) пожалование, как самостоятельное, так и сопровождавшее иные способы приобретения Церковью имущества. Именно этим позже объяснялись притязания государства на церковную собственность, равно как и вмешательство в права Церкви. Но, очевидно, с юридической точки зрения значение такого объяснения ничтожно, и секуляризация – это проявление правого «беспредела».

73-е правило святых апостолов и 10-е правило Двукратного собора подвергают отлучению от Церкви  тех, кто присваивает себе священные сосуды и алтарные одежды и обращает их в употребление не священное[1].

В период феодальной раздробленности формируется мнение о принадлежности всей земли государства князю как верховному собственнику, тогда как остальные владельцы обладают ею лишь с его согласия. В процессе централизации этот принцип постепенно закреплялся на практике: великий князь, монарх – государство – верховный непосредственный собственник всей земли государства, а затем и Церкви.

Показательно, что Екатерина II, объявляя секуляризацию в 1764 г. обосновывает свой шаг «славой имени Божия»[2]. Можно сказать, что Екатерина II, развивая дело, начатое Петром I, проводила политику отделения Церкви если пока не от государства в целом, то от государственного управления и финансов. «Уважать религию, но ни за что не допускать ее в дела государственные», – ставила она задачу перед восшествием на престол[3].

Марксистское понимание церковной собственности, активно развивавшееся и господствующее в СССР, строилось на базе классовой методологии и, безусловно, отрицала какую-либо негосударственную, частную земельную собственность, а тем более церковную. Показательно, что большевики, возводя материализм в ранг государственной идеологии, законодательно закрепили именно святость (никак иначе) государственной собственности. Конституция СССР 1936 г. (ст. 131) обязывала каждого гражданина «беречь и укреплять общественную, социалистическую собственность, как священную и неприкосновенную основу советского строя…»[4]. В постановлении «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» от 7 августа 1932 г. ЦИК и СНК СССР отметили, что общественная собственность священна и неприкосновенна, а покушающиеся на нее – враги народа[5].

Таким образом, большевики не стали пионерами в компании по изъятию собственности Церкви, но довели теорию и практику секуляризации до её предельного варианта, фактически выведя за пределы правового регулирования.

Голод в Поволжье, начавшийся после засушливого лета 1921 г., послужил для властей поводом для наступления на Церковь. Было принято решение о конфискации церковных ценностей якобы для помощи голодающим, а на самом деле – для обогащения большевистской верхушки и подрыва Церкви как идеологического противника. Началась активная пропаганда, направленная на подготовку к опубликованию Декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Прежде всего, нужно было убедить народ в том, что Церковь обладает огромными богатствами. 12 февраля 1922 года газета «Советская Сибирь» извещала читателей о том, что «по счету самих монахов, в стенах одной лишь только Троице-Сергиевой Лавры имеется золота и серебра несколько сотен пудов»[6]. Далее в газете сообщалось, что в России таких Лавр четыре, множество монастырей, 60000 соборных и приходских храмов. Следовательно, в Церкви имеется несметное количество золота, серебра, драгоценных камней. И если забрать все эти ценности и погрузить в железнодорожные вагоны, то поезд протянулся бы на 7 верст. Этих ценностей, по сообщению «Советской Сибири», хватило бы для того чтобы кормить хлебом всех голодающих Поволжья и других округов в течение двух лет, кроме того, еще останутся средства на открытие 1500 агрономических школ и покупки заграницей 3000 тракторов и других сельхозмашин[7]. В последующие дни в газете публикуется еще ряд статей, ярко рисующих ужасы голода и рассказывающих о случаях добровольной сдачи ценностей церковными общинами в разных городах страны[8].

Емельян Ярославский, проживавший в то время в Новониколаевске, призывал со страниц «Советской Сибири»: «Мы хотели бы думать, что хотя бы для удержания за собою всё более отходящих от церкви, духовенство Сибири найдет в себе мужество отдать все эти золотые и серебряные вещи на спасение погибающих… Мы ждем проверки веры делом»[9].

Декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 г. «О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих»[10] имел явную антицерковную направленность. В ответном послании Патриарха Тихона от 28 февраля 1922 г. насильственное изъятие называлось святотатством, религиозным общинам возбранялась передача священных предметов, но при этом они призывались к милосердию и щедрости в сборе иных средств.

20 марта 1922 г. в Сибирском бюро ЦК РКП (б) была получена шифротелеграмма из Москвы за подписью секретаря ЦК В.М. Молотова, в которой, ссылаясь на осложнения в ходе изъятия церковных ценностей, предлагалось впредь до особых распоряжений прекратить изъятие и сосредоточить все силы на подготовительно-разъяснительной и агитационной работе[11]. Через несколько дней В.М. Молотов прислал еще одну шифротелеграмму в Новониколаевск, в которой дал указание о создании в каждой губернии, кроме официальных органов Центральной комиссии помощи голодающим, специальных секретных комиссий. Такая секретная комиссия была создана и в Новониколаевской губернии только в мае. В нее вошли: секретарь губернского комитета ВКП (б), начальник политуправления и командир 61-й бригады и начальник губернского отдела ГПУ[12].

8 мая 1922 г. епископ Софроний обратился с посланием к священникам и прихожанам Ново-Николаевской губернии по поводу голода в Поволжье. Он предложил каждому сельскому приходу засеять хотя бы по одной десятине хлеба для помощи голодающим: «Знаете же, что не поставивши свечки, крестьянин в поле не выезжает… принесите же, где это возможно, Господу Богу по большой мирской свече – по десятине хлеба от каждого прихода, сами соберите жертву, сами своими руками ее и принесите, то есть обработайте и уберите. Освятите этим делом ваш личный труд на полях…»^[13]. Также епископ обратился к женам священников и других членов причта, сельским учителям с просьбой организовать детские приюты: «Теперь в газетах пишут, что опять к нам, в Сибирь, будут подвозить детей целыми поездами, что к отправке предназначено уже до 20000 детей. Ужели православные приходы к этому народному, детскому горю не отнесутся отзывчиво… Пока огороды еще не засажены и у каждого жителя есть семена – устройте сбор семян и начните организацию Ваших приютов с огородов, полей»^[14]. Владыка Софроний даже сам засеял просом принадлежащий ему участок^[15].

Кампания по изъятию церковных ценностей не принесла ощутимых результатов в Сибири. Объясняется это, как говорится в Информационно-политическом письме Сибирского бюро ЦК РКП, «…небольшим количеством церквей и ничтожным количеством ценностей в них, так и издавна слабым развитием веры у сибирского крестьянина»[16]. Были случаи сокрытия ценностей духовенством, а также робкие попытки сопротивления изъятию. В Барабинске выступившего коммуниста с речью за изъятие ценностей вытолкали из церкви с криками: «Бей коммунистов, не отдадим золото»[17]. Столкновения с представителями советской власти произошли также в Каинском уезде Новониколаевской губернии[18]. Почти повсеместно при церквях губернии создавались народные дружины для противодействия изъятию ценностей[19], но об их активном сопротивлении властям сведений не имеется.

Как докладывал в Сибирское бюро секретарь Новониколаевского губернского комитета партии А.И. Равдель 9 мая 1922 года, «…сопротивление на изъятие ценностей преимущественно проявляется со стороны зажиточного населения и духовенства. Духовенство города в этом отношении более реакционно, чем деревенское. Раскола между ними почти не наблюдается. По последним сведениям, Новониколаевским архиереем Софронием разослана по губернии телеграмма о непрепятствии комиссиям Помгола в их работе по изъятию церковных ценностей»[20].

Всего на конец августа 1922 г. по Ново-Николаевской губернии изъято 18 пудов 15 фунтов серебра, 12 серебряных риз. По уездам ценности распределились так: Каинский уезд – 23 фунта серебра, Черепановский – 2 пуда 36 фунтов, Каменский – 3 пуда 20 фунтов, Каргатский – 4 пуда 7 фунтов, Ново-Николаевский – 7 пудов 27 фунтов[21]. В списке ценностей, пожертвованных ново-николаевскими храмами, значатся такие богослужебные предметы как: серебряные лампады, звездицы, ящичек для запасных Даров[22].

«Советская Сибирь» в августе и сентябре 1922 г. приводит различные сведения об общем количестве изъятого в губернии. 19 августа в газете было написано, что в губернии изъято 24 пуда 24 фунта серебра, но 26 сентября эта же газета указала меньшее количество серебра — 18 пудов 14 фунтов и 18 серебряных риз. Но и 18 пудов и 24 пуда — очень незначительное количество на почти 300 храмов Новониколаевской губернии[23].

Об относительно мирном процессе изъятия церковных ценностей в Сибири говорит и небольшое количество возбужденных уголовных дел губернскими революционными трибуналами против лиц, оказавших сопротивление изъятию. По данным Сибирского отделения Верховного Трибунала, на 1 сентября 1922 г. было возбуждено 12 таких дел[24], тогда как по всей стране в 1922 г. прошло 250 судебных процессов, сфабрикованных в связи с «сопротивлением изъятию церковных ценностей»[25]. Самым крупным процессом в Сибири был суд над группой священников и светских лиц во главе с епископом Томским и Барнаульским Виктором, проходивший в Томске с 15 по 20 июля 1922 г. В результате епископ Виктор и еще несколько человек были приговорены к расстрелу, однако позже Верховный трибунал удовлетворил ходатайства осужденных о помиловании. В Ново-Николаевской губернии было возбуждено всего одно такое дело[26].

Относительно мирный характер сосуществования государства и разных групп духовенства в Ново-Николаевской губернии в 1922 г. подтверждается указаниями губернского комитета партии секретарям уездных комитетов: «Противостоять всеми силами идеологической борьбе контрреволюционных ученых… По отношению к духовенству и их группировкам не чинить никаких репрессий до тех пор, пока они не выходят из определенных рамок»[27]. Власти даже дали разрешение использовать здание общественного амбара для постройки церкви в селе Ново-Луговое Барышевской волости (вблизи Ново-Николаевска) при условии, что религиозное общество соорудит школу к началу учебного года[28].

Таким образом, кампания по изъятию церковных ценностей в 1922 г., бывшая, с точки зрения церковных правил и по мнению Патриарха Тихона, святотатством, осложнила церковно-государственные отношения. Епископ Софроний просил священников и прихожан активно помогать голодающим в Поволжье. В целом кампания по изъятию церковных ценностей не принесла ощутимых результатов в Сибири, ввиду относительно небольшого количества храмов и ничтожного количества ценностей. Губернские власти старались не обострять ситуацию и давали указания на места по отношению к духовенству не чинить никаких репрессий до тех пор, пока они не выходят из определенных рамок.

Из книги иеромонаха Симона (Истюкова) «Новосибирская епархия в 1920-е – 1960-е гг.: проблемы внутреннего устройства и взаимоотношений с государством»